женится и что будущая его жена на десять лет старше его и у нее есть восьмилетний сын.
Сказал это так, вроде как предупредил: все решено, разговаривать не о чем.
Веру Николаевну начало трясти.
— Ты хоть соображаешь, что несешь? — непривычным, каким-то повизгивающим голосом заговорила она. Сама заметила это, но не смогла остановиться, взять себя в руки. — Может, ты так шутить вздумал?
— Никаких шуток, — отрезал Виктор, и его светлое лицо потемнело от густых сомкнувшихся бровей. — Что тебя пугает? Ребенок? Разница в возрасте? Так вот, меня, — подчеркнул он, — меня это не пугает и не волнует. И вообще это мое личное дело, понимаешь?
— Твое личное дело?! — закричала совсем уже визгливо Вера Николаевна, забыв про открытые окна и прохожих. — Пока ты учился и мы с отцом деньги посылали, это было наше дело, а теперь, когда ты вздумал на какой-то старухе жениться, так это твое личное дело?
Виктор вскочил, отбросил стул и тоже закричал:
— Если ты хочешь, чтоб я разговаривал на эту тему, то говори об Ольге уважительно, как она того заслуживает!
— Я? Уважительно? О всякой… всякой… — Вера Николаевна запуталась, и Виктор воспользовался этим, выскочил из комнаты, громко хлопнув дверью. Шаги его простучали по крыльцу — и все.
Вера Николаевна от ярости не могла прийти в себя. Из-за какой-то дряни устроить матери скандал! Ну, погоди! Погоди, сынок! Ты еще спохватишься…
Она лихорадочно собиралась на работу. Теперь по милости дорогого гостя, жданного-пережданного, у нее руки будут дрожать. Как она будет делать инъекции больным, тем более — внутривенные? Он даже не подумал о том, что мать не полы подметает, с людьми работает. Ах ты…
Из поликлиники она позвонила мужу, велела ему после смены зайти к ней. Обязательно! Когда он, забеспокоившись, спросил, что случилось, она сухо ответила, что это не телефонный разговор, но все-таки предупредила:
— О Викторе надо поговорить. Жду.
Егор Сидорович работал на стекольном заводе. Там он был видным человеком: шутка ли — проработать тридцать лет. Пришел желторотым учеником в грохочущий, с адскими кострами в печах стекловарочный цех, после фронта снова туда вернулся. И теперь — сменный мастер, парторг основного на заводе профилитового цеха. С ним считаются, без него не обходятся никакие перемены на заводе, никакие новшества в технологии, даже если это не касается непосредственно его цеха профилита.
Дома же все решает Вера Николаевна единолично. О чем бы она ни советовалась с ним — естественно, если это касалось чего-то серьезного: больших покупок, ремонта дома, поездок, — все равно, иногда и выслушав его мнение и даже без возражений, поступала она только так, как сама находила нужным. Егор Сидорович смолоду к этому привык и никогда не возражал против такого порядка вещей.
Вера Николаевна даже завидовала мужу: чего лучше — жить ни о чем не думая, без забот, без хлопот… На ней одной все держится.
После смены Егор Сидорович зашел в поликлинику, поднялся на третий этаж в процедурный кабинет.
Вера Николаевна кипятила шприцы и никого пока не принимала. Только за ширмой лежал больной. Его присутствие выдавали тяжелые вздохи.
— Вот и я, Веруш, — объявил Егор Сидорович. — Что случилось?
— Погоди немного. Сядь, успеешь. — Вера Николаевна прошла за ширму и забрякала там банками.
— Интересное кино — банки ставят, а бюллетень не дают, — раздался из-за ширмы хрипатый голос.
— Меньше пива холодного пейте — ни бюллетень, ни банки не понадобятся, — отозвалась Вера Николаевна.
— На водку, что ли, перейти, от нее не простудишься, — пошутил голос.
— Можно и на водку: жена прокормит, — сурово отрезала Вера Николаевна и вышла из-за ширмы.
— Так что случилось? — не выдержал Егор Сидорович. По голосу жены, по тому, как она разговаривала с больным, он понял, что она всерьез озабочена.
Вера Николаевна не ответила, занялась своими инструментами.
Но как только больной вышел, она выглянула за дверь, сказала что-то больным и закрыла дверь на ключ.
— Жениться Виктор собирается, вот что.
— Да ну? — заулыбался Егор Сидорович, представив Виктора отчего-то сразу с младенцем на руках. — И на ком же?
— А вот прежде чем так по-дурацки улыбаться, ты бы и спросил — на ком?
— А на ком?
— В том-то и дело — на ком. На женщине старше его на десять лет, у которой еще вдобавок ребенок.
— Да-а-а, — только на это и хватило Егора Сидоровича.
— Что будем делать?
— А это у него серьезно?
— Откуда я знаю? Для него, конечно, кажется серьезно, раз думает жениться. Опутала его баба. Вырастили рохлю: пришла зубастая — и схватила.
— Ну уж… рохля, — попробовал вступиться Егор Сидорович.
— С нами — нет, на нас он может верхом кататься. А с другими… Нет у нас теперь, считай, сына. Еще позволит ли она ему с нами якшаться?
— Ты, что же, видела ее?
— Не видела и видеть не хочу. И жениться я ему не дам, так и запомните. Не позволю искалечить ему жизнь. Не для того его растила, уродовалась… Столько девушек кругом, так нет, нашел себе, дурак. Такой же, как ты, бесхарактерный. Ну ничего, посмотрим.
Егор Сидорович привычно отключился от ее голоса. Дома ли Виктор? Поговорить бы с ним, пока жена на работе. Все-таки интересно, что ему так приспичило жениться.
— Ты, может, скажешь что-нибудь? — оторвала его от дум Вера Николаевна.
— А что говорить, когда мы ее даже не видели?
— А тебе обязательно видеть, чтобы понять, что это авантюристка? Тридцать три года — и безусый мальчишка!
— Тридцать три года — самый сок, — ляпнул Егор Сидорович.
Вера Николаевна опешила.
— Ты в уме? Или выпил? — она невольно обернулась на ширму, где только что лежал веселый больной.
— Ну вырвалось, что такого. При чем тут сразу — выпил…
— «Самый сок», — не унималась Вера Николаевна. — Если сейчас и самый сок, то что будет через пятнадцать-двадцать лет?
— Двадцать лет — мало? — опять понесло Егора Сидоровича.
Вера Николаевна готова была истерзать его глазами. Очумел он сегодня, что ли?
— Уходи, а то мне… уйди лучше, — она даже сложила на груди умоляющим жестом руки. Точь-в-точь индианка. Не хватает на лоб пятнышка.
Егор Сидорович встал и, ни слова не говоря, вышел.
Вера Николаевна открыла форточку, стала жадно глотать воздух. Вот оно! Еще не видели этой особы, а уже ссоры из-за нее. С сыном, с мужем…
А Егор Сидорович шел бульваром, и странное чувство владело им. Впервые за долгие годы он не поддакнул жене, наоборот — возразил, хоть и получилось это невольно.
Он не считал жену умнее себя, просто, чтоб не вступать
